Песня над грабовским лесом

Знать. Помнить. Гордиться

Больше никого не удалось найти. Под дулами вражеских винтовок и автоматов стояли только мы вчетвером. Неудача не на шутку рассердила Лютера, и он отдал приказ «очистить» дома сельчан. Его подчиненные не без удовольствия кинулись выполнять распоряжение. Они тащили из домов что могли, и вскоре несколько подвод доверху нагрузили награбленным добром.

Потом команда: вперед! Это команда не мне, а сельским пленникам. Их погнали следом за подводами. Они — простые заложники. И опасаться за них нечего — не убегут. Со мной — дело другое. Меня надо под особую охрану. Что там ни говори — партизан. Конвоиры справа, слева, сзади. Я временами чувствую между лопаток металлический холодок автоматного дула.

Надо идти, и я делаю первый шаг по родной, с самого босоногого детства, знакомой мне улице. Здесь я родился, здесь вырос, отсюда повела меня дорога в жизнь. А сегодня? Куда сегодня провожаешь ты меня, улица?

— Ну, пшел!

«Куда торопиться! Добро бы на свадьбу…» Откуда они, эти слова? Ага, это, кажется, из «Капитанской дочки» Пушкина. Как это давно читано, а все живут в памяти грустные, но справедливые слова. Спешить, действительно, некуда. Кто может сказать, что там, впереди? Спустит кто-нибудь из гитлеровцев курок, и поминай как звали. Жил Гриша Борозна — и нет его, и никакие таблетки не помогут… Черт-те что! На своей, на отцовской земле, которую любил, которую каждый день в цветах хотел видеть, и на этой самой земле ты — бандит.

До ручья пятьдесят метров. Сорок. Тридцать. Что же делать?

Кто-то щелкает зажигалкой. Раз-два-три. Видимо, не горит. Кто б это? Охранники справа и слева приотстали. И сзади шаги стали глуше. Решено: бежать. Бью одного, другого, перескакиваю через кого-то и прыгаю на противоположную сторону ручья.

Позади выстрел. Еще. Еще. И вот сплошной грохот. Падаю, чувствую, что ранен. Лежу. Пусть думают, что убили. Пусть. Все тело напружинено, но бежать дальше нельзя — ухлопают. Краем глаза вижу, как столпились гитлеровцы у дерева на той стороне ручья. Впереди всех Лютер. Он показывает, чтобы солдаты перепрыгнули через ручей и схватили меня. Двое из них пытаются это сделать, но я не жду. Подхватываюсь и бегу, виляя между кустами, деревьями. Теперь дудки, не догонишь! Постепенно глохнут голоса, где-то уже далеко сзади хлопают беспорядочные выстрелы.

«Лес мой! Друг мой! Ты мой спаситель».

Спустя еще несколько дней Лютер снова нагрянул в Брицаловичи с отрядом карателей для того, чтобы учинить здесь погром, ограбить и сжечь деревню. Во время этой вылазки гитлеровцы и их прислужники не пожалели даже 75-летнего старика Николая Потапейко, расстреляли только за то, что не сказал, где прячется его внук Иван, которого они тогда, во время первой встречи у леса, упустили.

Горели дома брицаловичских крестьян. Пламенем гнева пылали наши сердца.

В грабовском лесу подпольная группа подводила итоги своей деятельности.

— Собрано и спрятано в надежных тайниках,— докладывал наш начхоз Иван Потапейко,— пять пулеметов Дегтярева, девять автоматов и шестьдесят четыре винтовки, имеется более тысячи штук разных патронов, триста килограммов выплавленного тола…

— А про пушку забыл? — подсказал я.

— Да, да,— заторопился исправить свою ошибку Потапейко.— Имеем, так сказать, свою артиллерию — 45-миллиметровую пушку отечественного образца. Испробована в деле: палит здорово. Таким образом, вооружения у нас на целый отряд…

Хотя ни для кого из нас это не было секретом, я еще раз напомнил, что за время действия подпольной группы взорвано 2 бетонных моста на железной дороге, сожжено 8 деревянных на шоссе, поврежден на станции Брицаловичи вражеский паровоз. Рассказал подробно об операции в Вязье, а в за-ключение сообщил товарищам, что из Гродзянки, от Николая Филипповича Королева, прибыло распоряжение о формировании на базе нашей группы второго в районе партизанского отряда.

Это сообщение вызвало у всех бурную радость.

Наш отряд, которому в январе 1943 года присвоили номер 211, а затем и имя К.К.Рокоссовского, уже с самого начала зарекомендовал себя как бое-способная единица. Партизаны проводили самые разнообразные операции: занимались разведкой, агитационной работой среди населения, совершали налеты на вражеские гарнизоны, уничтожали предателей, короче, делали все то, к чему обязывало их положение народных мстителей. Но особой нашей заботой являлись диверсии на железной и шоссейной дорогах Бобруйск-Осиповичи-Минск. Это были самые ближайшие магистрали, по которым противник перебрасывал на фронт немало живой силы и техники. Нарушать нормальную работу вражеских коммуникаций, не позволять захватчикам беспрепятственно снабжать передовую всем необходимым стало основной задачей партизан. В нашем отряде выросли, возмужали и проявили свое боевое умение такие мастера диверсионных операций, как Борис Дмитриев, удостоенный высокого звания Героя Советского Союза, Афанасий Черепко, пустивший под откос более десяти вражеских эшелонов, славная патриотка Римма Кунько, имя которой теперь извест-но не только взрослым, но и каждому школьнику.

До сегодняшнего дня в памяти живых хранятся подвиги, совершенные  боевыми товарищами. Об этом мы всегда вспоминаем во время наших встреч у бывших партизанских землянок.

На память приходит лето сорок третьего года. В те дни (мы знали это по радиосводкам) под Курском и Орлом шли ожесточенные бои Красной Армии с фашистами. По железным дорогам к линии фронта враг усиленно перебрасывал на восточный фронт свежие воинские части, технику, боеприпасы.

Мы понимали: надо перерезать артерии, питавшие гитлеровские армии на фронте. Но сделать это было не просто, ибо фашис-ты предприняли все возможные меры, чтобы обеспечить безопасность на основных тыловых магистралях. На каждый километр железнодорожного пути они выделили по 12 охранников, вдоль полотна натянули в несколько рядов проволоку и подвесили на нее пустые консерв-ные банки, создав тем самым своеобразную сигнализацию. Но и этого показалось недостаточно, и фашисты вырубили вдоль железных дорог лес, чтобы лишить партизан удобных подступов, а в наиболее опасных местах подхода установили минные за-граждения.

Мы неоднократно посылали к линии железной дороги свои диверсионные группы, но, исколесив не один километр, товарищи возвращались обратно, виновато понурив головы. «Невозможно подобраться», — был один и тот же ответ.

— Григорий Иванович, тезка дорогой,— вызвал я к себе в командирскую землянку самого молодого нашего коммуниста, комроты Иванова, которому незадолго перед тем исполнилось двадцать три года.

— Сам, Гриша, понимаешь: надо! По горло надо. Позарез. Если мы не поможем фронту, то грош нам цена.

— Григорий Никифорович, товарищ командир, да мы же…— что-то хотел сказать мне комроты, но потом замялся, с досадой махнул рукой: — Окопались, сволочи!

— Верно, окопались. Подступиться трудно, но не-возможного нет. На тебя, Гриша, на роту твою молодежную надежда. Пример надо показать, утвердить в людях веру, что и в данной ситуации пускать под откос поезда можно. От нас этого обстановка требует. Люди там, на фронте, погибают, понял?..

Я говорил и смотрел в голубые, словно два озерца, озабоченные глаза своего подчиненного, припомнил боевые дела и его самого, и его роты, и во мне постепенно крепла уверенность, что выбор сделан правильный, что этот парень приказ выполнит.

— Будет сделано, товарищ командир, — решительно ответил он, и тут же поставил условие: — Только на операцию разрешите идти и мне самому.

— Иди, Гриша,— по-дружески похлопал я Иванова по плечу.

К вечеру следующего дня группа, подобранная Григорием Ивановым, отправилась на операцию. В нее кроме командира роты вошли Борис Дмитриев, Дмитрий Аришев, Афанасий Черепко и его однофамилец Александр, Михаил Радивилов, Иван Громыко, Алексей Митюров, Николай Протопопов и две девушки — Римма Кунько и Полина Борозна. Провожая их, я крепко пожал всем руки, желая удачи и счастливого возвращения.

— Осторожно, ребята. Осторожнее будьте, прошу вас,— повторял я каждому.

— Главное — осторожность.

Они возвратились утром. Все до единого. Уставшие, грязные, но лица их озаряла радостная улыбка: операция удалась.

— К Заселечью мы до-брались засветло,— рассказывал потом Григорий Иванов.— А там, уже в сумерках, по болоту ползком километра полтора. К полотну подползли метров за двести пятьдесят от казармы. Распределили обязанности: левый фланг от казармы поручили охранять пулеметчику Ване Громыко, Римме Кунько и Полине Борозне; правый — Аришеву и Митюрову; тыл — Афанасию и Александру Черепко. К полотну поползут Дмитриев, Радивилов, Протопопов и я. У каждого из нас также своя задача. Николай Протопопов, как самый плечистый, понесет двадцать килограммов тола, чтобы уложить его па полотне между рельсами. Минирование — забота Бориса, а у шнура, другим концом привязанного к чеке, останется Миша Радивилов. Лично мне выпадало нести ближнюю охрану подрывников, так как на полотно они выходили почти безоружными. Минировать решили, когда сгустятся сумерки. А пока, в ожидании назначенного времени, притаившись, лежали среди кочек и осоки в неприятно пахнувшей ржавой болотной жиже.

Впереди возвышалась железнодорожная насыпь, на фоне вечернего неба, как на экране, было видно все, что происходило на путях. Спокойно прохаживались туда-сюда двое патрулей, совсем не подозревая о том, что рядом с ними затаились партизаны. Они мешали нам, дуло автомата, казалось, само поворачивалось вслед за немцами, пальцы тянулись к спусковому крючку, хотелось убрать ненавистные силуэты с насыпи, чтобы не маячили перед глазами. Но под стук сердца где-то в мозгу билось трезвое: «Нельзя! Нельзя! Нельзя!..»

— И долго парились? — кто-то из присутствовавших в землянке, кажется политрук Трубицын, ни с того, ни с сего перебил рассказчика.

— Что долго? — увлеченный воспоминаниями о вчерашней операции, не понял его Иванов.

— В болоте, говорю, долго париться пришлось?

— А-а… Наверно, порядочно пролежали бы, да грохот помог.

— Какой грохот?

— Поезд приближался. Вечером, в тишине, его, желанного, издали слышно. Навострили уши: идет. Где уж тут до осторожности: не рискнешь — упустишь. А упустить нельзя. Кто знает, когда второй пойдет, может, того и до утра не дождешься. А тут, на наше счастье, и патрули отошли поближе к казарме; на участке, где мы решили мину ставить, нет ни души. «Вперед, ребята! — шепнул я товарищам. — Вперед!». И в ту же минуту Борис Дмитриев, Протопопов и я оказались на насыпи. Быстро работали подрывники, некогда мух ловить. Вот уже взрывчатка уложена между шпал, Борис вставляет капсюли, привязывает к чеке шнур. А в следующие мгновения мы все втроем не сбегаем, просто скатываемся с высокой насыпи. Паровоз уже совсем близко грохочет. Отбежать бы подальше, но как побежишь по болоту? Под ногами кочки, вода. По такой трассе даже спринтер далеко не ускачет.

А нам и автоматы свои надо унести, да и не вы-прямишься во весь рост: патруль заметить может. Метров семьдесят, не больше, удалось от полотна отмахать, и, слышим, паровоз уже за спиной чмыхает. На запад идет.

— Так взорвали или нет? — еще кто-то нетерпеливый нашелся.

— А как же! — с обидой посмотрел на спросившего Иванов. — Миша Радивилов и о нас, наверно, забыл; достанет или нет — не продумал. Как только приблизился поезд к тому месту, где заряд был уложен, сразу за шнур дернул. Как ахнуло сзади, как понесло от паровоза всякой всячиной — железо и уголь, и еще холера какая-то летела. Визг, скрежет, грохот. Одним словом — ад кромешный вокруг. Упали мы в болотную жижу, лежим, пережидаем. Немцы из уцелевших вагонов огонь открыли. Били куда глаза глядят. Им-то и невдомек, что виновники рядом лежат. Ни мы, ни охрана наша ответного огня не открывали. Решили, что достаточно и того, что дорогу из строя вывели да несколько вагонов вместе с паровозом спустили с рельсов. Поездок-то шел не порожним: в нем немцы на переформировку, видимо, ехали.

— Молодец, Григорий! Честное слово, молодец! — Когда Иванов закончил свой рассказ, обнял я его.— Большое дело сделали, ребята! Значит, можно, ходить на железку, а?

— Конечно, можно, товарищ командир.

— И фашистские поезда с рельсов сковыривать можно?

— А как же! Еще как можно!

— А ты, Трубицын, вот что, браток: пока Иванов со своими орлами отдыхать будет, организуй разведку, узнай до точности, что удалось им натворить на железке. Завтра доложишь. Да, вот еще не забудь, боевой листок выпустить срочно. Расписать подвиг ребят надо, чтобы другим завидно было…

Операция, проведенная тогда нашими молодыми подрывниками возле деревни Заселечье, послужила тем переломным моментом, после которого с новой силой загрохотали взрывы на коммуникациях врага. Партизаны смело шли на «железку», использовали самые малейшие возможности, не пропускали любую оплошность немецкой охраны. Летели под откос и те эшелоны, которые шли на запад, и те, которые держали свой путь на восток.

Значительная часть пущенных нашим отрядом под откос вражеских эшелонов падает на лето 1943 года, то есть на то время, когда Красная Армия на фронтах войны перемалывала отборные гитлеров-ские войска в решающих битвах на Курской дуге, последующих наступательных операциях.

Хочется сказать несколько теплых слов о коммунисте Николае Филипповиче Королеве. Любовь к Родине сделала его солдатом, умение организовать людей на борьбу с оккупантами выдвинуло в генералы, личная отвага и трезвый ум послужили основанием тому, что грудь его украсила Золотая Звезда Героя Советского Союза.

Наш 211-й отряд входил в 1-ю Осиповичскую партизанскую бригаду*, которой командовал Н.Ф. Королев. Память сохранила немало эпизодов из бое-вой деятельности бригады. Лето 1943 года было в разгаре. В один из последних дней июля прибывший из Гродзянки от Королева нарочный доставил приказ. От нас требовались детальные разведданные об охране железнодорожного перегона Татарка — Осиповичи-3, а также о вражеских гарнизонах на этих станциях. В этом приказе впервые встретился с термином «рельсовая война».

«Рельсовая война» на указанном участке железной дороги, — говорилось в приказе, — будет осу-ществлена силами всех отрядов 1-й Осиповичской партизанской бригады, в том числе и вашим».

Намеченный участок дороги находился почти рядом с зоной деятельности нашего отряда. Заместителю командира отряда по разведке Г.Я.Черепко поручили подобрать группу партизан, отлично знавших окрестные места. Им предстояло тщательно изучить подступы к железнодорожному полотну, а также возможность ликвидации дзота неподалеку от деревни Лучицы, который, находясь на возвышенности, закрывал подходы к дороге и железобетонному мосту. Начальнику штаба 211-го отряда И.И.Потапейко и командиру 214-го отряда имени М.И.Калинина Д.А.Подгайнову дали задание отрепетировать с подрывниками будущую операцию по взрыву моста, а также подготовить необходимое количество взрывчатки и бикфордова шнура.

К намеченному сроку разведчики составили точную карту укреплений на перегоне Татарка-Осиповичи-3. Все подготовили подрывники. В штабах разработали предварительный план действий.

Внимательно выслушав на совете командиров мой доклад, Королев в основном одобрил его, поменяв только зоны действий 210-го и 211-го отрядов.

Решили, что операция начнется ровно в полночь, и потому уже в полдвенадцатого партизаны, участвовавшие в ней, должны находиться на исходных позициях. Все, от командиров до рядовых, знали свои задачи. Люди нетерпеливо ждали урочного часа и сигнала к атаке — выстрела 45-миллиметровой пушки. Она стояла за кустами в непосредственной близости от вражеского дзота. Что-то колдовал возле пушки командир ее расчета Сергей Иванов.

— Ну как, Сережа, не промажешь? — шепотом спросил я у него. — Хорошо бы с первого и в точку.

— Оно, конечно, хорошо бы, да ведь тьма кромешная,— так же шепотом ответил мне Иванов.— Хоть бы кто сигаретку догадался закурить. Посветил бы, так сказать, для прицела.

Стрелки часов сошлись на двенадцати. Время штурма наспело.

— Огонь!

Темнота расступилась на мгновение. Молнией метнулось пламя. Разорвав тишину, прогремел выстрел.

— Вперед!

Все ожило. Все пришло в движение. Строчили пулеметы. Вторили им автоматы. Били минометы. Ухала пушка.

На мост устремилась молодежная рота Григория Иванова. Ребята быстро справляются с охраной, расчищая путь подрывникам Борису Дмитриеву и Афанасию Черепко.

А там, в направлении Татарки, куда пошли   210-й и 212-й партизан-ские отряды, целый фейерверк взрывов.

«Твоя задача — дзот и мост, путь мы берем на себя», — припомнились мне слова Николая Филипповича. Оглянувшись на огненное зарево, что повисло над лесом до самой Татарки, я лишний раз убедился, что слово у Королева не расходится с делом. «А характер тихий, спокойный. Не воин, кажется, — интеллигент».

В стороне Осиповичей действовали партизаны 214-го отряда. Там также спорилась работа. Одна за другой взрывались толовые шашки, взметая вверх куски рельсов.

— Товарищ командир, ракета!

Быстро летит время в любом деле. В бою — также. Красная ракета — сигнал к отходу. Неужели все кончено?

— Иванов, это ты? Убитых, раненых у тебя нет?

— Нет, товарищ командир! Все в порядке. Мост вот только…

— Что мост?

— Дмитриев команды ждет.

— Вот еще чертовщина! Команды ждут… Какая еще команда? Взрывать! Немедленно взрывать!..

Уже потом дошло до сознания, что в этой заминке с мостом какая-то доля и моей вины: перед началом операции мимоходом бросил Дмитриеву:

— Взрывать по моей команде!

По какой-то въевшейся привычке сказал, а потом, в ходе боя, забыл об этом. Я забыл, а люди помнили.

Уже начинало светать, и на фоне ярко-розовой зари долго колыхался столб дыма и пыли от взлетевшего в воздух моста.

— Товарищ командир, задание выполнено. Потерь нет. Это начштаба Иван Потапейко доложил о том, что первая и вторая роты отряда подорвали три километра пути.

— Молодцы! Отходить в назначенное место.

К опушке, где намечался сбор, первыми вышли партизаны 210, 214 и 215-го отрядов. У них не было потерь. Гораздо хуже обстояло дело с 212-м: не возвратились ни командир отряда В.Н.Семкин, ни комиссар Г.Ф.Сатовский, ни начальник штаба С.П.Лешкович. Кто-то высказал мнение, что всех троих могло «полоснуть» шрапнелью, когда немцы начали огрызаться из Татарки, но версия эта осталась без подтверждения.

— Покидать товарищей в беде нельзя,— твердо сказал Королев.— Разыскать во что бы то ни стало.

На поиски срочно отправили из нашего отряда роты Юрусова, Бесперстного и Иванова, а также 214-й отряд. Прочесав  местность от взорванного моста в направлении Татарки, партизаны обнаружили пропавших почти у самого последнего километра. Они действительно были ранены и к тому же, попав под обстрел немецких автоматчиков, засевших в блиндаже, находились почти в безнадежном положении.

— Ну, орлы!.. Ну, соколы!.. — не мог от радости подобрать подходящее слово похвалы Николай Филиппович, и, видимо, так и не подобрав того, единственного, которое могло б, с его точки зрения, со всей глубиной исчерпать цену совершенного, он как-то одним махом сгреб в широкие объятия Подгайнова и Юрусова, Иванова и Бесперстного, по-отцовски тепло расцеловал каждого и, смахнув слезу, еще дрожащим от волнения голосом, заключил: — За операцию — спасибо! Всем — спасибо. Герои, да и только. А за спасенных товарищей — герои вдвойне. Фашистов жалеть нельзя, но своих людей обязательно надо. Ой как надо! В людях — наш успех и наша победа. Сегодняшняя и победа завтрашнего дня.

Следуя в расположение лагеря, партизаны оживленно обсуждали боевые эпизоды только что проведенной операции, прикидывали нанесенный врагу урон, подсчитывали трофеи.

Уже почти у самого лагеря кто-то на радостях осмелился затянуть песню, старинную, рассказывающую о неудачной любви ямщика.

—      Стой, братец, стой! Не ту вспомнил. Совсем не ту, — прервал его Николай Филиппович.— К черту ямщика с его любовью! Давай лучше о кузнецах. В ней веры и силы больше.

И сам же первый запел бодрую жизнеутверждающую песню. Ее дружно подхватили партизаны, и над утренним лесом уверенно гремели слова:

Мы — кузнецы,

и дух наш молод,

Куем мы счастия

ключи.

Вздымайся выше,

наш тяжкий молот,

В стальную грудь

сильней стучи.

1-я Осиповичская партизанская бригада образована по приказу Кличевского оперативного центра в январе 1943 года. (Ред. кол.).